"Советская Россия". - 1982. - 17 янв. Вступительная статья из книги В. Высоцкого "Нерв", в сокращении.

Мы не уйдем с гитарой на покой

Роберт Рождественский

О книге стихов Владимира Высоцкого "Нерв", вышедшей в издательстве "Современник"

Эта книга - не песенник.

Хотя, составляя ее и перечитывая стихи Владимира Высоцкого, я все время слышал его голос. За каждой строкой слышал, за каждым словом.

И даже тогда, когда мне встречались абсолютно незнакомые стихи, все равно где-то далеко в глубине возникала и звучала мелодия. И голос Высоцкого звучал. Голос, который продолжает жить...

Наверное, у каждого человека, знакомого с песенным творчеством Владимира Высоцкого, есть, так сказать, "свой собственный Высоцкий", есть песни, которые нравятся больше других. Нравятся потому, что они чем-то роднее, ближе, убедительнее.

"Свой Высоцкий" есть и у меня.

Был такой вроде бы неплохой фильм - "Вертикаль". Был и прошел. А песни, написанные Высоцким для этого фильма, остались.

Были еще фильмы, были спектакли, которые "озвучивал" Высоцкий, и очень часто песни, созданные им, оказывались как бы на несколько размеров больше самого фильма или спектакля. Каждый раз у этих песен начиналась своя отдельная (и очень интересная!) жизнь. Они сразу же шли к людям, шли, будто бы минуя экран или сцену.

И особенно ясно это понимаешь, когда вслушиваешься в песни, написанные Владимиром Высоцким о войне…

    Нам и места в землянке хватало вполне,
    нам и время текло для обоих...
    Все теперь одному, только кажется мне,
    это я не вернулся из боя.

На мой взгляд, песня "Он не вернулся из боя" - одна из главных в творчестве Высоцкого. В ней, помимо интонационной и психологической достоверности, есть и ответ на вопрос: почему поэт, человек, который по своему возрасту явно не мог принимать участия в войне, все-таки пишет о ней, более того - не может не писать?

А все дело в судьбе. В твоей личной судьбе, которая начинается вовсе не в момент рождения человека, а гораздо раньше. В личной человеческой судьбе, которая никогда не бывает чем-то отдельным, обособленным от других людских судеб. Она, твоя судьба, - часть общей, огромной судьбы твоего народа. И существуешь ты на земле, продолжая не только собственных родителей, но и многих других людей. Тех, которые жили до тебя. Тех, которые когда-то защитили твой первый вздох, первый крик, первый шаг по земле.

Песни Высоцкого о войне - это прежде всего песни очень настоящих людей. Людей из плоти и крови. Сильных, усталых, мужественных, добрых.

Таким людям можно доверить и собственную жизнь, и Родину. Такие не подведут.

    Сегодня не слышно биенья сердец.
    Оно для аллей и беседок.
    Я падаю, грудью хватая свинец,
    подумать успев напоследок:
    "На этот раз мне не вернуться.
    Я ухожу - придет другой.
    Мы не успели, не успели, не успели оглянуться,
    а сыновья, а сыновья уходят в бой".

Именно так и продолжается жизнь, продолжается общая судьба и общее дело людей. Именно так и переходят от родителей к детям самые значительные, самые высокие понятия...

У Владимира Высоцкого есть песни, которые чем то похожи на роли. Роли из никем не поставленных и - более того - никем еще не написанных пьес.

Пьесы с такими ролями, конечно, могли бы быть написаны, могли бы появиться на сцене. Пусть не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра. Но дело в том, что ждать до завтра Высоцкий не хотел. Он хотел играть эти роли сегодня, сейчас, немедленно! И поэтому сочинял их сам, сам был режиссером и исполнителем.

Он торопился, примеряя на себя одежды, характеры и судьбы других людей - смешных и серьезных, практичных и бесшабашных, реальных и выдуманных. Он влезал в их заботы, проблемы, профессии и жизненные принципы, демонстрировал их способ мыслить и манеру говорить. Он импровизировал, увлекался, преувеличивал, был дерзок и насмешлив, дразнил и разоблачал, одобрял и поддерживал.

Причем все это он делал так талантливо, так убедительно, что иные слушатели даже путали его с теми персонажами, которых он изображал в своих песнях. Путали и - восторгались. Путали и - недоумевали.

А Высоцкий вроде бы и не обращал на это никакого внимания. Он снова и снова выходил на сцену, продолжая сочинять и петь свои - всегда неожиданные, разноплановые, злободневные - "песни-роли". И в общем-то это уже были не роли, а, скорее, целые пьесы со своими неповторимыми характерами, непридуманными конфликтами, точно выстроенным сюжетом.

Исполняя их, Высоцкий мог быть таким грохочущим, таким штормовым и бушующим, что людям, сидящим в зале, приходилось, будто от сильного ветра, закрывать глаза и втягивать головы в плечи. И казалось: еще секунда - и рухнет потолок, и взорвутся динамики, не выдержав напряжения, а сам Высоцкий упадет, задохнется, умрет прямо на сцене... Казалось: на таком нервном накале невозможно петь, нельзя дышать!

А он пел. Он дышал.

Зато следующая его песня могла быть потрясающе тихой. И от этого она еще больше западала в душу. Высоцкий, который только что казался пульсирующим сгустком нервов, вдруг становился воплощением возвышенного спокойствия, становился человеком, постигшим все тайны бытия. И каждое слово звучало по-особому трепетно:

    Я поля влюбленным постелю,
    пусть поют во сне и наяву!
    Я дышу - и, значит, я люблю!
    Я люблю - и, значит, я живу!

Высоцкий пробовал себя в разных интонациях, он искал для своих "пьес" все новые и новые краски, новые детали, и поэтому его песни имеют несколько авторских вариантов, изменений, сокращений. И в этом - тоже он, Высоцкий,- его натура, его неудовлетворенность собой, его способ творчества...

Он никогда не пел свои песни свысока, никогда не стоял над зрителями, над слушателями. И эстрада (впрочем, так же, как и сцена, и съемочная площадка) была для него не пьедесталом, а местом, откуда его просто-напросто лучше видно и лучше слышно. А еще она была местом его работы. Работы с полной самоотдачей. На износ. Всегда и во всем...

Много раз я слышал, как его песни исполняли другие, порою очень хорошие певцы. Не могу сказать, что эти певцы недостаточно старались. Нет, они вкладывали в каждую песню все свое умение, весь свой темперамент и опыт!

А песня все равно получалась какой-то другой, разученной, взятой напрокат. Она - будто одежда с чужого плеча - то морщила на спине, то жала в груди, а то вообще расползалась по швам.

И дело тут даже не в своеобразной исполнительской манере Высоцкого. Ведь в конце концов любую манеру можно скопировать.

Манеру - можно, а душу - нельзя...

Но если для нормальных людей Владимир Высоцкий. был своим, был близким; необходимым и любимым актером, то для мещанствующих снобов он прежде всего был "модным".

Я ненавижу публику так называемых "престижных" премьер.

Не всю, конечно, публику, а ее самодовольную (кстати, не такую уж и малочисленную) снобистскую часть...

Именно такие мещанствующие снобы распускали о Высоцком нелепые, почти фантастические сплетни и слухи и в то же самое время заискивали и лебезили перед ним. О, как им хотелось, чтобы он - Высоцкий - стал бы и для них "своим в доску", "рубахой-парнем", закадычным "дружком-приятелем"!

А он ненавидел мещан. И снобов - презирал.

Недаром есть у него горькая и злая песня, которая заканчивается такими словами:

    Не надо подходить к чужим столам
    и отзываться, если окликают.

Однако, когда Владимира Высоцкого окликали не снобы, а люди - просто люди, он поворачивался к ним охотно, поворачивался всем корпусом и отзывался всем сердцем!

За хриплым напряженным голосом и жесткой манерой пения до поры до времени скрывалась восторженная и добрая ребячья душа, прятался человек, гораздый на выдумку и озорство, умеющий верить в чудо и создавать его...

Могу сказать: когда я впервые услышал эти песни, у меня долго не проходило какое-то особое ощущение свежести, улыбки, доброты. И я еще больше поверил в истину: даже тогда, когда в начале сказки все "страшно, аж жуть!", - в конце ее все страхи обязательно исчезают, там непременно светит солнце и торжествует добро!

Так что, после того как сказку рассказали, остается многое. В том числе и чисто профессиональное уважение к Высоцкому. Ведь по этим стихам видно, как радостно он работал над ними, буквально "купаясь" в теме! Я даже вижу, как он улыбался, записывая лихие, частушечные, виртуозно сделанные строки:

    Много тыщ имеет кто —
    тратьте тыщи те.
    Даже то, не знаю что,
    Здесь отыщете...

Так поют скоморохи на сказочной ярмарке. А вот как начинается песня царских глашатаев:

    Если кровь у кого горяча -
    саблей бей, пикой лихо коли.
    Царь дарует вам шубу с плеча
    из естественной выхухоли...

Такого раскованного и одновременно точного обращения со словом, непринужденного владения разговорными интонациями в стихах добиться очень :трудно. А Высоцкий добивался.

Но он умел быть не только добрым. И не только покладистым.

Когда некоторые "весьма специфические" зарубежные доброхоты пробовали его "на излом", то Высоцкий, оставаясь самим собой, разговаривал с ними жестко и однозначно. Родину свою в обиду он не давал никому.

Помню, как в октябре 1977 года группа советских поэтов приехала в Париж для участия в большом вечере поэзии. Компания подобралась достаточно солидная: К. Симонов, Е. Евтушенко, О. Сулейменов, В. Окуджава, В. Коротич, М. Сергеев, Р. Давоян. Был в нашей группе и Владимир Высоцкий.

Устроители вечера явно сэкономили на рекламе. Точнее, она отсутствовала напрочь! И конечно же, нам говорили: "Стихи?! в Париже?! Абсурд!.. Вот увидите - никто не придет!.."

Мы увидели. Пришли две с половиной тысячи человек.

Высоцкий выступал последним. Но это его выступление нельзя было назвать точкой в конце долгого и явно удавшегося вечера. Потому что это была ни какая не точка, а яростный и мощный восклицательный знак!..

Так кем же он все-таки был - Владимир Высоцкий? Кем он был больше всего? Актером? Поэтом? Певцом?

Я не знаю.

Знаю только, что он был личностью. Явлением. И факт этот в доказательствах уже не нуждается... Высоцкий продолжает свою жизнь. Его сегодня можно услышать в городских многоэтажках и сельских клубах, на огромных стройках и на маленьких полярных станциях, в рабочих общежитиях и в геологических партиях.

Лучшие песни Владимира Высоцкого - для жизни. Они - друзья людей. В песнях этих есть то, что может поддержать тебя в трудную минуту,- есть неистощимая сила, непоказная нежность и размах души человеческой.

А еще в них есть память. Память пройденными дорог и промчавшихся лет. Наша с вами память...

Когда-то он написал:

    ...Но кажется мне, не уйдем мы с гитарой
    на заслуженный, но нежеланный покой...

Правильно написал!

*

Фото В. Богданова.

---

Назад в раздел "Публикации"

Назад на главную страницу